Истории

Рыбацкий инстинкт

Что такое рыбалка? Этот вопрос, наверное, в свое время задавал каждый. Я отвечу по военному просто: рыбалка - это борьба интеллекта с инстинктом. Причем мой рыбацкий инстинкт практически всегда побеждает отточенный миллионами лет могучий и непобедимый интеллект рыбы.

Инстинкт обычно призывает меня охотиться на карася. Столь же хитрой и коварной рыбы, коим представляется мне молодой карась, размером чуть меньше ладони, наверное, и не бывает. Не верьте, если вам кто-нибудь скажет про спящего карася. Карась не дремлет! Он постоянно голоден и потому жрет. Он всегда готов схватить с вашего крючка кусочек теста, хлебного мякиша или червяка, глубоко заглотить и сидеть на дне с выпученными глазами, выглядывая приманку.

Караси обычно нападают стаей. Самый старый и опытный карась долго присматривается к наживке, затем под водой раздастся свист, и десятки голодных губ тянутся к приманке, рвут её на части. Наконец, кто-то из образовавшейся толпы хватает её и тянет крючок и лесу с поплавком в сторону. Тут-то и раздается вопль "Подсекай!" и я со всего размаху дергаю удочку вверх и добыча, перелетев через меня, оказывается на берегу. Но иногда нервы не выдерживают вида страдающего и мечущегося в тщетной попытке скрыться поплавка, и пустой крючок на лесе летит ко мне. По нервности и напряженности такой битвы рыбалку можно сравнить разве что с геноцидом.

Но, я отвлекся. Ну, его к бабушке, этот поплавок. В резиновой лодке, причаленной на другой стороне небольшого озерца, в камышах похоже что-то начинается. О, да того пацана, что поднимается во весь рост, я, кажется, узнал. Это Ильский, который славится умением попадать в разные неприятный ситуевины. Вот он встал в полный рост в качающейся на ветру резиновой лодке. Красивый взмах спиннинга и - летит! Удилище красивой дугой сверкает в лучах солнца, а Ильский, широко взмахивая руками, летит в воду. Голова скрывается под гладью, а ноги в армейских берцах еще секунду остаются лежать на краю лодки. Потом скрываются и они.

Ветер шелестит камышом вокруг меня, я закуриваю. В это время лысая голова Ильского показывается над водой. Над озерной гладью разносится нездоровый басовитый смех. Это ржет, сидя на лавке, второй рыбак с лодки - Матвей. С Ильским они давние друзья. Я наблюдал обоих ежедневно на свалке, что недалеко от моего дома, на протяжении пятнадцати лет.

Хе. Ильский, кажется, начинает злиться. Его лицо краснеет, вода закипает вокруг шеи. Он двумя могучими бросками достигает борта лодки и хватается за него руками. Что это? Кажется, он начинает раскачивать ее. При этом Матвей перестает ржать и плотно сжимает обеими руками трос вдоль бортов. Напрасно. С громким криком "Сцуко!" он летит в воду.

Лодка переворачивается. На минуту голова Ильского исчезает под водой. Всплывает первое пластиковое весло, затем голова Матвея, затем второе весло. Затем над водой появляется рюкзак, руки Ильского. Потом всплывает его голова. Кажется, он недоволен. Конечно. В рюкзаке мокнет его сотовый телефон.

Матвей переворачивает лодку в транспортное положение, закидывает весла и толкает её к берегу. Ильский виновато, тихо и крадучись плывет за ним. Около берега они, невнятно матерясь, и толкая друг друга, забираются внутрь и двигаются по воде на мою сторону озера.

Я ставлю наживкой кукурузу, её не слопают. Иду собиратьсухие ветки для костра. Вечереет. Садится за ряд березок на вершине зеленогохолма ярко малиновый огромный шар солнца. С озера в спину дует холодный ветер.

Двое промокших до нитки горе-рыбаков вылезают из хлюпающей и скрепящей мокрой резиной лодки. Они уже почти простили друг друга. Один - за то, что над ним ржали, когда он упал за борт. Другой - за то, что его искупали в одежде в воде илистого озерца.

Оба, раздевшись до трусов, сидят на сосновых бревнах, держа перед собою на вытянутых руках поближе к огню, мокрую одежду. По очереди поглядывают друг на друга через костёр, давят комаров и отхлебывают водку из единственного стакана, по очереди досстают солёные огурцы из пакета.

А завтра. Завтра они опять помирятся, а, временами, снова будут ссориться по пустякам и беззлобно обзывать друг друга, как делают это уже около двадцати лет. Друзья есть друзья.

Случай (с уважением к Зощенко)

Пошатнулось недавно моё здоровье. Говоря медицинским языком, закололо слева. Знакомый фельдшер авторитетно заявил, что это либо сердце кровь утомилось перекачивать через себя, либо это результат душевных страданий и переутомлений по месту службы. Окончательно утерял я веру в крепость своего организма через этот случай. Некоторые тут, конечно, скажут, что, мол, а не надо было, гражданин, так усиленно увлекаться горячительными напитками и табакокурением. И хватит, мол употреблять жирные жареные продукты.

Что же, тут я с вами окончательно и бесповоротно согласен, в наше время это довольно таки странно, выпивать на досуге, когда можно в гимнастический зал сходить, на кольцах покрутиться как сукин сын. Или же, питаться листьями салата, в свободное от спортивных пробежек, и вообще занятий, время. Однако, скажем прямо, даже такая постыдная причина, как пиво или что покрепче, не умаляет всё же печального следствия. Итак, закололо, значит у меня слева.

Часиков этак в шесть пополудни. Ну, другой бы какой мелкотравчатый гражданин сразу бы за диск телефона схватился, карету вызывать, спасите, мол, уважаемые медики, будьте уж так любезны, заедьте когда не лень, поставьте укол в ягодицу. А я привык лечиться сам. При всём моём доверии к современному уровню развития медицины, всё же болеть я предпочитаю самостоятельно. Хотя бы знаешь от чего тебе хуже становится. Это, безусловно, плюс.

Так вот, часов, значит, около шести, закололо у меня слева, а в шесть, допустим, нуль пять, лежал я уже на диване, принявши капель валерьяновых и положивши на голову компресс. Жена моя, Зинаида Ираклиевна, недалёкая и сварливая, но добрая и положительная в целом женщина, немедленно после этого факта начала проявлять всяческие признаки беспокойства, вызванные привязанностью к супругу, с которым прожила почитай двадцать лет, и который, между прочим, передовик производства и прогрессивку никогда не пропивал, а, наоборот, всегда домой приносил.

Ходит по комнате взад и вперёд и постоянно порывается позвонить по известному номеру. Не надо, говорю ослабшим голосом, уважаемая супруга, отвлекать эскулапов от более важных дел, может быть они от внезапного треньканья ихнего телефонного аппарата очередному больному что нибудь нужное отчикают ланцетом. А она не унимается, ирод, ты, говорит, окаянный, не позволю тебе умирать на моих глазах. А у меня от её мельканья, чувствую, самочувствие не то чтобы ухудшается, а даже несколько пропадает вовсе. Не шумите, Зинаида Ираклиевна, прошу её вежливыми словами, не отвлекайте организм от процесса выздоровления. Куда там! Причитает, детишек, говорит, пожалей, как же они без отеческого совета по жизни пойдут? На какие, между прочим, деньги траурную процессию прикажешь организовывать? И так далее и тому подобное.

А я, между тем, начинаю уже злиться, отчего это она не может войти в положение и оставить умирающего главу семейства в покое? Встал я с дивана, плюнул в сердцах, да и пошёл, превозмогая тяжесть в груди, к выходной двери. Одел туфли и вышел себе на улицу. Была у меня мысль дойти до парка и на скамеечке у шахматного столика подождать окончания действия принятых капель. И вот иду я, значит, аккуратно по тротуару, прислушиваюсь ко внутренним процессам внутри своей грудной клетки, и вижу, навстречу мне из магазина Серёга из пятой квартиры идёт. Несёт разные продукты домой. Пойдём, говори, дорогой сосед, по рюмашке опрокинем за такую прекрасную погоду. Какая, думаю, мне разница, где хворать? Главное, чтоб вдали от акустических колебаний, издаваемых расстроенной супругой. Идём мы, значит, к Серёге, сидим, о погоде говорим и, между делом, чувствую я, что полегчало мне. Подействовал настой валерианового корня. А Серёга утверждает, что ни в жизнь бы не помогли капли, если бы не свежий воздух и вообще пешая прогулка до магазина и обратно. А жил бы ты, говорит, бобылём, и не прояви Зинаида Ираклиевна о тебе такую чрезмерную заботу, наверное, говорит, так бы и скончался ты на диване с влажным компрессом на лбу.

Посидели мы ещё полчасика и пошёл я к себе на этаж, обнять и успокоить любимую супругу. Волнуется всё же.

Закон

В прошлом году придумал я закон. Если этот закон хорошо усвоить, то он поможет очень скоро стать богатым, например, как олигархи. Правда богатым не в смысле большого количества денег, как таковых их в наличии не будет, но и не бедным, так как у тебя будет все, что душе угодно. Закон я так и назвал – первый олигархический Карта, ну это исключительно для того, чтобы никто не украл, а то людишки то у нас еще те, воруют. Читал когда-то книжку Карамзина про историю государства российского, жуть что делается - воруют, говорит. Ну да ладно, чего бичевать свой народ, у них там на диком западе тоже, наверное, поворовывают, не зря же они напридумывали свобод всяких: хочешь воруй – хочешь не воруй, одно слово – свобода!

А сейчас расскажу, как я дошел да такой жизни, что стал придумывать законы. Живу я в глухой деревне, ну такой глухой, что глуше уже некуда. Она, конечно, не всегда была такой глухой, говорят, при царе и церковь стояла (говорят, что тогда ее и называли не деревней, а селом), и театр был. А самое главное – кабак был такой знатный, что на своих двоих оттуда ну никак было не уйти, как ему закрываться, так мужиков и разносят по избам.. Ну а как стали разжигать пожар мировой революции, так перво-наперво свой театр то и сожгли - рассадник, говорят, буржуазной культуры. Это конечно верно, раз рассадник - так надо и жечь, нечего бациллы разводить.

Тогда много с какими бациллами боролись: ну тиф там всякий разный, или, к примеру, чесотка. Всех пожгли и победили, так и говорили: мы победим, победа будет за нами! Ну а вскоре и за церковь взялись – опиум, говорят, для народа. Нет, церковь не жгли, она каменная, не горит… Ее просто растащили по избам, по кирпичику, ну там чтобы когда изба рушиться будет, подкрепить ее чем можно было бы крепко-накрепко. Еще в нашем селе, когда оно стало уже деревней, был техникум. Ну да сначала то его и не было вовсе, сначала там барин жил, а когда барин уехал, там и сделали техникум, детишек, которые повзрослее, учили уму-разуму. И росла в том техникуме здоровенная пальма в здоровенной же кадушке, такая красотища для нашей северной неброской природы! Помню папа рассказывал, что когда он поехал поступать учиться в Всеволожский техникум, решил, что не туда попал – табличка «техникум» есть, а пальмы нет, не настоящий какой-то техникум. Ну да его тоже пожгли, вместе с пальмой, только уже не наши, а ихние, немецкие изверги.

А еще в нашей деревне был клуб, да такой большой, что почти вся деревня могла в нем разместиться, ну там когда фильм какой привезут. А однажды не фильм привезли, а лектора из общества знаний, ну конечно мужики сразу заартачились – не пойдем на лектора, давай фильм, и все тут. Но тут председатель колхоза встал и сказал: лектору уже заплачено, кто не будет слушать, повычитаю из зарплаты. Долго я не мог понять, как он это сделает, ведь счетовод то в колхозе я, и по поводу счета у меня жесткие инструкции – чтобы все всегда было тютелька в тютельку, чтобы комар носа не подточил, как говорится, а тут – «повычитаю», да это ж произвол, подсудное дело!

Но на мужиков подействовало – все сидят и даже не спят, и даже вроде бы как бы и слушают. Вот чудеса! А лектор очень умный попался – стал он нам про пчелок рассказывать, какие они тоже умные да полезные, да как им лучше дом построить, чтобы лучше им в нем жилось. Он так и говорил: кому много меда не надо – постройте маленький домик, кому побольше требуется – тут уж надо строить двухэтажный, ну а если у тебя детишек много и семейство большое – так надобен дом очень большой, этажей так в три, а то и четыре. А еще лучше эти этажи расположить лежа, как колоду, такой домик и называться будет лежак, меда в нем будет - тьма. Сразу мне этот лежак понравился: детей у меня много, мед все любят, буду строить лежак. Да и от воров его сподручнее охранять – один этаж возьмет, кто ни будь, да и украдет, а половину лежака ну никак не украсть.

Сказано-сделано, построил лежак, да такой длинный, что туда свободно можно запихать целых две молочных фляги. Ну, одну то я потом вынул, ведь пчелкам то тоже надо где то жить, а другую оставил, чуть приоткрыв крышку – пусть побыстрее заполняют.

Еще он, лектор, говорил, плохо вы, мужики, работаете, сорняков у вас на полях очень много произрастает, ну да пчелкам от этого только лучше, нет, как говорится, худа без добра – будете всегда с медом. Также лектор говорил о важности разведения пчелок от хороших породистых маток, которых надо де отвозить на остров и только потом на пасеку. Ну, мы с мужиками решили, что порода пчел у нас хорошая, вон у Васьки какие красивые, все желто полосатые, да и мои серенькие с черненьким неплохо смотрятся. А зачем их на остров возить, мы так и не поняли – у нас и так как остров: деревня, а кругом, куда ни глянь, леса. Сейчас-то их уже конечно нет – распродал все глава местной администрации.

Построили мы, значит, пчелкам домики и стали ждать меда. Ну не совсем, чтобы все время ждать, днем то мы понемножку работали. Тогда колхоз наш еще не обанкротили, кто говорит КРУ руку приложило, кто – ЦРУ, я то думаю, не иначе как американцы. Они, проклятые, больше некому. Ну а после работы то уж ждали. Мужики все больше ко мне приходили – у тебя, говорят, домик самый большой, да и лектор говорил, что он должен быстрее и полнее заполняться, давай его за край поднимать: стал тяжелее или нет. Много дней вот так мы поднимали мой пчелиный домик, не становился он тяжелее, ну хоть ты тресни! А май уже заканчивается, бабы нас, мужиков, лодырями называют – не смогли заставить пчел набрать майского меда!

От этих разговоров стыдно нам стало, и стали мы, мужики, собираться на ферме (коров тогда там было еще порядочно, не всех еще прирезали, но и места пустого уже было довольно много) с целью обсуждения положения дел на нашем пчеловодном фронте. Все как полагается, название придумали – Ферум (т.е. форум - это как у римлян древних было, пока варвары не стали их к нашей культуре приобщать - но только не в Риме, а на ферме). Выбрали совет во главе с председателем, назначили специальных людей, смотрящих за порядком (все же ферма, а вдруг что загорится, или кто кого зарежет, всякое ведь может случиться).

Долго мы на Феруме шумели, все старались друг друга перекричать, но потом понемногу устали, меньше стали выступать. Да и как тут меньше не выступать, ведь это же не танцы в клубе, где выступил, т.е. начистил рожу кому ни будь за красивые глаза прекрасной незнакомки, и порядок. Это Ферум, тут особый политес нужен. Я вот Ваське долго объяснял за бутылкой самогона: мы с тобой уважаемые люди, так ведь? Ты меня уважаешь, а я тебя, значит так. Но вот если ты выступишь (не в клубе, там ты выступаешь всегда правильно и по существу), предварительно не посмотрев словарь Даля (а правильно ли ты употребляешь надобное тебе слово) и орфографический, то ты можешь своими словами и ошибками проявить полнейшее неуважение как к себе, так и ко всем слушающим, в том числе и ко мне, и все – мы с тобой моментально перестали быть уважаемыми людьми.

Народ наш очень не уважает тех, кто говорит и пишет с ошибками. Я вот, например, услышав от своей девушки «накрой мои нежные плечики своим пинжачком», бежал сразу и очень долго, бежал и все думал, такая красивая девушка, а какая талия, и все то при ней, хорошо, видно, родители поработали. Поработали, а потом, почему то, и перестали работать. Жалко конечно девушку, да и себя тоже вроде бы как жалко, да и детишек своих будущих…

А уважать человека надобно начинать прямо с обращения к нему. Если человека не знаешь, то, на всякий случай, надо априори считать его умнее себя, чтобы не попасть впросак. И обращаться надо к нему на «Вы», дабы выказать ему полнейшее свое уважение. Потом то ты выяснишь, кто из вас двоих умнее и как к кому обращаться, но это потом, а сначала только на «Вы». Совсем другое дело, когда тебя везут в такси. Водители такси очень любят, когда их не уважают и говорят «ты», «командир», «шеф» и тому подобное – тут тоже надобно особое чутье иметь, иначе можно и впросак попасть, обидеть человека ни за что, ни про что своим выканьем. Необходимо также учитывать и особые случаи: например, большим начальникам, в знак глубокого уважения и полнейшего доверия к своим подчиненным, допустимо обращаться к ним на «ты», да и матерку при этом добавить в разговорную речь. По себе знаю, как приятно становится при таком обращении к тебе начальника, особенно, если мат отборный!

Гляжу, заскучал мой друг-Васька, слушая мою лекцию, и говорю ему в знак глубокого уважения и полнейшего доверия: ты, Васька, … … …, особо то не бери в голову, эти политесы придуманы буржуями и не всякому простому человеку, как мы с тобой, они понятны. Ты обращайся так, как нас в начальной школе училка учила, помнишь? Всех на «Вы»: и уважительно, и просто, никаких тебе особых раздумий, как к кому обратиться, а если таксист какой и обидится, всегда можно на училку сослаться.

Итак, вооружившись Далем и Ожеговым, подготовил я доклад на Ферум. Мужики, говорю, меда пока у нас ни у кого нет, но лектор говорил, что скоро будет, надо готовиться. И еще он говорил, что страна нуждается в нас, своих героях, а то, мол, китайцы скоро обгонят. А вы что же, не хотите стране помочь? Понастроили, понимаешь, самых маленьких домиков и довольны, мол, нам хватит. А как же китайцы, а как же престиж страны? Нам одним с Васькой, что ли, за вас отдуваться? Ну и предложил: у кого домики самые маленькие, добавить на них в срочном порядке по три полуэтажика, ну это чтобы, как говорится, малой кровью сдержать китайский натиск. А самим думать, считать и еще раз думать, как и что делать. Разошлись мы на этот раз все очень смурые и стали думать.

Думали несколько дней, а когда думать устали, решили, что пора произвести разгрузку мозгов, ну чтобы там не запарились. И установили закон: пришедший на Ферум последним, на следующее заседание приносит с собой чего ни будь для разгрузки, водки там или, на худой конец, самогона. Самое главное, чтобы побольше его было. Собираемся, значит, и сразу же спрашиваем, закон принес? Ну а там уже потом гудим, значит, обсуждаем наши пчеловодные проблемы на вполне законном основании.

Однажды что-то уж больно долго мы обсуждали и гудели, домой уж поздно вернулся, жена пускать не хотела, иди говорит туда, где был. Ну, я и пошел назад на ферму, да по дороге споткнулся (темно в деревне без фонарей то, а фонарь во всей деревне один – у дома старосты) и больно ударился головой. И тут меня осенило: плохо мы, мужики, живем, вот и в книгах пишут, ну почему Россия не Америка? Вернулся и ворвался в свой дом, погонял для порядка жену и стал искать старую книгу, в которой было рассказано о жизни американских богатеев. Нашел, почитал -–нет, мне и так не нравится жить: ну что это за радость – каждый день есть по утрам манную кашу с золотой тарелки. А это ли не издевательство – в доме, на каждом углу, таксофоны. Это значит, чтобы детишки малые звонили не бесплатно, а за свой счет. Да откуда им центов то столько взять?

Да, загадочна американская душа! Мне больше по нраву простой русский купец, швыряющий в грязь свою соболью шубу, чтобы смогла по ней пройти прекрасная дама, не испачкав свои прелестные ножки. Вот это по нашему, вот это по-русски! Но вот вопрос – где взять соболью шубу, и как ее потом стирать, ведь может и испортится. Думал я так, думал и уснул, утро вечера (а вернее уже ночи), как говорится, мудренее.

И действительно, утром мне припомнился другой лектор, которого привозили вместо кино еще при советской власти. Он еще рассказывал о бородатых дядьках, которые придумали, будто бы человек должен получать по потребностям – сколько тебе надо, столько и получи. Умные, скажу я вам, дядьки были, а самое главное – прекрасно друг друга дополняли: один думает и записывает свои думы, а второй – данный процесс финансирует, инвестор, стало быть. Эх, мне б такого инвестора… Да я б тогда всю Ленинградскую область, а может и весь Северо-запад, лежаками бы заставил. Уж больно пчелиный лектор эти самые лежаки расхваливал, и в нашей зоне они де лучше всех себя показывают, и в Крыму, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Короче, как я понял, в лежаках наше спасенье.

Тогда я этим словам лектора о потребностях не придал никакого значения, кто же это кроме меня может знать мои потребности? А тут, видно здорово головой все же ударился, меня осенило – как кто? Конечно же Он, Всевышний. Только он знает, у кого сколько есть и кому сколько надо. Вот возьмем Ваську: он вчера, вы думаете, все деньги пропил? Как бы ни так! В обязательном порядке оставил на опохмелку. А значит и потребности у него нет, и ни шиша то он не получит сегодня. А если бы пропить все – ух ты, аж дух захватывает от такой перспективы! Да это же почище, чем вечный двигатель! Чем больше потратишь, тем больше ты нуждаешься, а значит больше и получишь.

А назавтра потратишь еще больше, и пошло, и поехало! Так вот почему наши олигархи так быстро, лет за 15, стали теснить ихних, они шубы в грязь бросают, а потом не стирают, а выбрасывают. Они откуда-то давно узнали о только что открытом мною законе. Вот это дела! Надо срочно свой закон запатентовать, украдут ведь! И ничего не докажешь – скажут, что они давно его используют, и все, аут.

Мигом оделся – и бегом к Ваське, с порога кричу – закон принес! А он – нет, после вчерашнего без закуси не буду, валяй за закуской. Еле-еле втолковал ему, что это не тот закон, а закон, по которому жизнь наша развивается. И он, наконец-то, врубился – ты гений, заорал. И стали мы вместе с ним думать, как бы нам уберечь от еще ничего не знающих олигархов и прочих людишек придуманный мной закон о росте их же благосостояния. Тут Васька и говорит: послушай Карт, а ты испытание то провел своего закона? Вот балбес, ну как же я забыл об испытании то, без испытаний ведь никто и не поверит в то, что закон работает. На ком вот только испытывать? И решил, что испытаю на себе, очень уж я поверил в закон. А может быть, голова еще не совсем прошла, ударился то сильно…

Сказано-сделано, прибежал к соседу, так и так, говорю, позарез надо в долг на год 450 тысяч рублей, выручай, брат! А сосед у меня мелкий новый русский, человек не бедный, но и не слишком богатый, а самое главное, не знает он о моем законе, поэтому и не будет он никогда в списке самых богатых людей, но 450 тысяч у него точно есть. Вылупил глаза сосед, ну прямо как Васька: ты, говорит, вчера занимал у меня на пузырь и не отдал, а сегодня тебе 450 тысяч подавай! Когда и чем отдавать будешь? Как это когда – после откачки меда, уже полфляги натаскали, труженики, и еще будет два раза по столько, отвечаю. Сосед ни в какую – курочка то еще в гнезде, говорит, яичко – сам знаешь где, говорит, а ты – полфляги, два раза по столько… Чем докажешь, что наберут? А пошли со мной, сам будешь улей поднимать, и увидишь. Пришли, стал он поднимать – никак не поднять. Да, говорит, меда у тебя, пожалуй, будет много… Не то слово много, говорю, там дамам по пояс будет…

Дал он мне под расписку и под 12% годовых требуемую сумму, дело осталось за малым – решить, что на эти деньжищи купить… Пошел в магазин – ничего то там нет, одна колбаса, которую, по-видимому, Леонид Ильич со своим политбюро не доел, недавно показывали по телевизору – наша еда, русская, сама так выпивки и требует, но только требует она зубровки, поэтому, за неимением оной, и не востребована до сих пор местным населением. Там мне покупать нечего. Иду я по деревне, иду, и ничего-то путного мне на глаза не попадается: все или украдено, или пропито, или сожжено, или доведено до непотребного состояния. Что делать, куда податься бедному крестьянину?

Вдруг вижу – школа, детишек в ней давно уже как перестали учить, нет в деревне детишек то, зато каждый класс перегородили картонными перегородками, ну там тебе коридорчик, маленькая кухонька и две комнатушки, в аккурат 40 квадратных метров. И назвали все это квартирой. Удобств, правда, в квартире нет, удобства в конце длиннющего коридора, но зато удобств этих много, по одному на каждую квартиру.

В одной из этих квартир недавно, с полгода тому назад, умерла бабулька, и внучка ее решила эту квартирку продать. Вот это удача, решил я, наверняка внучка запросит имеющуюся у меня сумму, а то и больше: слышал, что квартиры нынче в цене. Нашел я внучку, все с ней обговорили, обо всем договорились и к нотариусу, короче – к вечеру я был уже хозяином отдельной квартиры с удобствами. Прихожу домой – бух на стол перед женой документы на квартиру: владей, дорогая, недвижимостью, ох и заживем мы с тобой теперь! А она тоже бух, только по еще не окрепшей моей голове, и говорит: видела я сегодня соседа, знаю, какую тьму денег ты у него выпросил, и еще раз – бух. Я ей стал объяснять про закон, про то, что осталось дело за малым, подождать немного, пока Он увидит нашу потребность и удовлетворит ее. А она как взвилась, вы бы видели, как она взвилась! К сожалению, я этого уже видеть не мог, после очередного бух упав к ее ногам.

Долго после этого мы с женой не разговаривали, но вот однажды, собираясь к своему лежаку, увидел, что она тоже собирается. Куда ты, дорогая, спрашиваю. С тобой, качать мед, а то не ровен час, флягу уронишь с медом, помнешь, или вообще разольешь, тогда уж точно долго будешь ждать удовлетворения своих потребностей. Да не забудь и детей своих прихватить, фляга то и правда, сосед говорил, тяжелая!

Обзвонил я детишек, так мол и так, срочно нужна ваша помощь, нам вдвоем не управиться, да и внучка, Данечку, прихватите, может он тоже понадобиться, как в той сказке, про репку. Так и пошли мы всей бригадой за флягой. С трудом, совместными усилиями всего нашего дружного коллектива, вытащили ее из лежака и в целости и сохранности доставили к соседу. Молодец, говорит он, месяца не прошло, а половину долга ты уже отдал, похвально. Будет еще фляга и еще чуть-чуть, как раз на проценты хватит, так что с долгом своим рассчитаюсь совсе м скоро – заверил я его. Как сказал – так и вышло. Работает, однако, закон!

А жена с тех пор постоянно со мной вместе ходит к лежаку, иногда и детей берет с собой, нам в помощь. Про закон же я больше никому не говорил - не в моих принципах давать, кому бы то ни было, советы, а уж тем более мало проверенные законы. Пусть каждый сам о себе заботится, обустраивает жизнь по своим законам.